Декабрь 2013 года. Сегодня выпал настоящий первый снег. Снег, который основательно покрыл уставшую, неестественно черную для декабря землю. Земле уже стыдно быть нагой и находиться в таком неприглядном состоянии. Закончилась затянувшаяся алтайская осень. Сегодня у моего друга Андрея Дерксена день рождения. 49 лет. А я хандрю и вспоминаю, что мне уже далеко за 50. Собираюсь на тренировку. За пять минут до выхода включаю на компьютере соответствующую настроению песню и слушаю, надевая старенькие, но такие привычные кроссовки.

Одинокий мужичек за пятьдесят неухоженный…
На тебя глаза недобрые косят все прохожие.
Ты и вроде бы не бомж и не алкаш, да не на паперти, 
но не можешь ты сидеть, пришла весна, дома взаперти.

Звучит из колонок. 
- Что, на шансон потянуло? - иронизирует дочь Полина.
- А ты стихи послушай, - отвечаю ей грустно с почти накатившимися от жалости к неухоженному мужичку слезами и выхожу на пробежку. Жена опасливо и пристально всматривается в меня, закрывая дверь.
Вношу временную корректировку в текст: «Пришла зима…». 
Продолжает звучать за закрытой дверью хриплый голос Дмитрия Василевского, и я, напевая, начинаю бег:

И единственный твой друг, 
Твой надёжный друг - это старый пёс.
Рядом молча семенит, 
Помнит запах рук и суёт в них нос…

Собаку надо приобрести. Давно мечтаю. Сибирскую лайку хочется. Буду бродить и бегать с ней по деревенским окрестным полям и перелескам.
Слова песни «…А вокруг снуёт народ, он тебя не узнает, не касается…» в самую точку. Недавно выехал в центр и, ожидая жену, долго стоял на перекрестке города, где прожил уже больше сорока лет, с удивлением разглядывая горожан и обновленные перестроенные здания. Поймал себя на мысли, что город, а, вернее, я в городе - чужой. Идут-снуют молодые незнакомые люди, которые появились на свет, по меркам моей жизни, совсем недавно. Раньше, буквально с десяток лет назад, в течение пятнадцать минут на этом же перекрестке человек пять знакомых точно кинулись бы ко мне в обнимку. А сейчас звучат во мне банальные до зубовного скрежета слова: «Я чужой на этом празднике жизни». 
Штампами заговорил. Деградирую.

Изменились или ушли из этого мира люди моего века, привычные по взглядам, одежде, манерам, повадкам. Пришло новое поколение, и это нормально. Ненормально, что я стою, как пришелец из потустороннего мира, и созерцаю все тот же Город, из которого никуда не уезжал, но я здесь стал лишним. Это Город уехал от меня, а я и не заметил. Пронзительное ощущение ненужности, инородности и выключенности. 
«Вот она старость. Пришла старуха», - горестно подумал во мне человек, которому за пятьдесят. Пора окончательно перебираться на жительство в деревню и завести пасеку.

Возрастная осень вовсе не радует, как безмятежное, волнующее сентябрьское бабье лето. Все сильнее чувствуется приближение неминуемой зимней стужи, и планы на жизнь как-то скукоживаются и деформируются. Мы сопротивляемся и принимаем меры, покупая зимнюю одежду и строя снежные замки с ледяными фигурками и горками, украшаем елочными игрушками свою изменившуюся с годами полноватую и морщинистую фигуру. Но, прячься не прячься за внешними атрибутами, - от себя не убежишь. 
А праздника хочется, и память ностальгическими розовыми всплесками открывает окна прежней жизни, заливая красочными огнями пустоты сегодняшнего степенного и устоявшегося времени. Хорошо, что сохраняется увлечение юности – бег. Не просто любительский бег, а его вершина -Марафон!

Бег всегда стержневым образом пронизывал мою жизнь, и, бегая, я активизирую память всей своей жизни целиком, создавая непрерывность, а не фрагментарность её восприятия. Бег – та зацепка, та тригерная точка, что оживляет меня, и я вижу жизнь единой, сразу всю в длиннике. И чередой встают время и люди, которые окружали, любили и, надеюсь, тоже помнят меня таким, каким я был изначально, а не испорченным временем и обстоятельствами. Я для них не «мужичок за пятьдесят».
Когда я бегу, во мне оживает и просыпается ершистый и одновременно покладистый босоногий пацан из 3-го микрорайона узбекского города Бекабад. Как я сейчас понимаю, детство у меня было изумительное: любящие родители, большая дружная семья, где было нас шестеро братьев и сестер. Загадочный красивейший Восток, изобилие солнца, тепла, изумрудная стремительная Сырдарья, из которой мы не вылезали целыми днями и много, бесконечно много, цветов и фруктов. Только оказавшись в Сибири, я понял то детское счастье. Запах чайных роз до сих пор сквозь время пьяняще кружит мне голову.
Одним из самых ярких и частых детских воспоминаний стали тренировки по легкой атлетике на стадионе «Металлург». Рядом были горы, где мы с ребятами бегали кроссы. Я очень любил бегать в горах, и у меня это неплохо получалось, все-таки входил в сборную Узбекистана среди школьников по кроссу и участвовал во Всесоюзных соревнованиях в Сочи и Вильнюсе. Как это было давно, сорок два год назад!
Горы, отроги Тянь-Шаня, были относительно невысокие. Бегать по ним особенно приятно в марте-апреле, когда коврами цветут красные маки и тюльпаны. Часто я увлекался и забывал об опасности. А опасность была в следующем. Вбегаешь в гору и неожиданно видишь перед носом отару овец. Овцы сами по себе не страшны. Страшны огромные собаки-волкодавы, охраняющие овец. Увидев непрошенного гостя, с ужасным рыком несутся они в твою сторону. Хоть я был стайером, но в такой момент делал невероятно быстрые рывки к пику вершины, как заядлый спринтер. Только один способ спастись от этих собак: быстрее и вертикально вверх. В гору им бежать тяжело в силу их массивности. Наверху со страхом оглядываешься назад, убеждаешься, что собаки отстают, и, подбирая свое пугливое и усталое сердце в пятках, снова водружаешь его в грудную клетку на привычное место. Старательно контролируя окрестности, медленно уходишь в сторону города и стадиона. 

В Сибири трудно представить такую благодать: прибегаешь на стадион, идешь в персиковый сад, расположенный тут же. Набираешь в потную майку, сколько поместится, персиков и устало бредешь к оросительному каналу поблизости. Канал вытекает из реки Сырдарьи. Вода теплая, прозрачная, стремительная, скорость течения – километров тридцать в час. Канал не глубокий, метра полтора, ширина бетонных берегов метров пять-семь, через каждые 200-300 метров металлические лесенки. 

Мы с пацанами и девчонками из секции легкой атлетики шли вверх по течению канала, груженные каждый своей ношей персиков. Километра через два со всем своим багажом, крича и вопя, бросались с мостика в канал и, лежа на спине, плыли к стадиону. Персики, разумеется, плыли рядом, а мы лениво ловили их и не спеша поедали. Райское наслаждение плыть в слегка прохладной воде, есть сладчайшие тающие во рту персики после полутора часового бега на жаре в 30-40 градусов.
Я навсегда остался восточным человеком. Человека из Средней Азии отличает необычный говор, мимика, манеры и жестикуляция. Казалось, что особенного в том, как человек сплевывает слюну, а все ясно и понятно: Земляк! 
Я всегда узнаю человека с моей далекой родины. На базарах часто покупаю фрукты именно у узбеков и начинаю расспросы: « Откуда? Как сейчас там живется? Как относятся к русским, много ли их осталось в Узбекистане?» Разговаривая, сам не замечаю, что начинаю говорить по-прежнему: растягивать слова, экать и сплевывать, словно нажевался насвая. 
Однажды, находясь на Семинском перевале, в Горном Алтае, я написал стихотворение:

Растворяемся мы в вещах,
В суете, болтовне, веселье.
Но однажды, во сне, впотьмах,
Сон - не сон, 
А тебе виденье.

Голубая вода Сырдарьи,
Зной и пыль Бекабада.
Город детства и город тоски
Снится в Сибири мне.
Видно, так надо.

Город, улицы, солнце и грусть.
Я бреду по дорогам пыльным.
Память гонит меня к себе – 
Юному, 
И забытому.

Узнаю я себя с трудом.
Что хотел и к чему стремился?
Был ли свеж и красив лицом?
Или нет? 
Ведь все это снится.

Я не помню сейчас друзей,
Я не помню соседей лица.
А ведь были в жизни моей…
И куда все ушло? 
Где людей вереницы?

Голубая вода Сырдарьи,
Зной и пыль Бекабада.
Город детства и город тоски
Снится в Сибири мне.
Видно, так надо.

Мне действительно часто сниться один и тот же сон из детства. Он повторяется с небольшими вариациями, и я просыпаюсь в ностальгической тоске по безвозвратно ушедшему детству.
***
В декабре и январе меня часто охватывала хандра. Да и сейчас иногда накатывает. Зима всегда для меня была тяжелым временем. Еще в детстве я испытывал вялость, недомогание, плохое настроение. Я часто прекращал бегать, хотя был несколько фанатичен по отношению к спорту. Настоящая депрессия окутывала мою незрелую голову: 
У меня депрессия,
У меня хандра,
Снова жизнь повесила,
Череп у окна.

Хочется спрятаться,
Под камень забиться,
Стать червяком,
И в земле удавиться…

Депрессию лечил бег и он же ее усугублял, если перебарщивал с километрами или запредельным темпом на соревнованиях. Сезонная депрессия – определил я свои колебания настроения, когда пошел по стопам отца учиться в медицинском институте. 
А когда это проявилось? Долго думать над этим тоже не приходится. Началось всё лет в 13-14. Однажды вечером, сидя на полу, а на полу сиделось вполне нормально, так как, живя в Узбекистане, это было вполне естественным, внезапно ощутил животный страх смерти, даже не страх, а осознание того, что смертен и что меня когда-то не будет. Это казалось таким невероятным, что под впечатлением находился несколько дней. Мир изменился. Периодически сквозь радостную, детскую безмятежность, появлялся внезапный страх. Ощущение ужаса и нехватки воздуха. Хотелось закричать, сделать быстрое движение, скорее увидеть кого-то, поговорить и отвлечься. Чаще «находило» осенью и зимой, а также когда очень сильно уставал от чрезмерных для возраста нагрузок на тренировках. С тех пор мысли о смерти, смысле жизни, возможности реинкарнации, проблеме долголетия и бессмертия постоянно присутствовали в моем сознании. Не зря, наверное, окончив медицинский институт, стал психиатром.
Нельзя сказать, что боялся смерти. Было какое-то недоумение и неверие в подобный исход. Ближе к пятидесяти годам страх исчез совсем. Было иногда неприятно думать о небытии. Но усталость и напряжение, накопившиеся за последние годы, проблемы близких в семье, сложности с работой, неразбериха российской действительности как бы перевешивали эту «неприятность» и даже заставляли думать о ней как об избавлении. Как о предстоявшем, долгом сне, после которого ты просто забудешь обо всём плохом и безрадостном и, как усталый человек, ищущий покоя и сна, провалишься сначала в дрему, а затем в вечное забытье. 

Ближе к весне, а в Узбекистане это уже февраль, меня отпускало, и я испытывал невероятный подъем жизненной энергии. Бродил по берегам Сырдарьи, среди многочисленных бекабадских каналов, с интересом заглядывая под перевернутые железобетонные лотки, как будто что-то там пытался найти. Однажды, действительно, из одного лотка выскочила маленькая лисичка – корсак, кажется, так она называется. Я запомнил ее умные, хитрые маленькие глазки на всю жизнь. 

 вдыхал, просто глотая, свежий весенний горный воздух, захлебываясь непонятным восторгом и сумбурным вдохновением. Жажда деятельности охватывала буквально каждую клеточку моего молодого организма. Хотелось бежать, и я бежал, казалось, не испытывая усталости. Наматывал десятки километров. Тренировки по легкой атлетике я ждал с нетерпением. Мне хотелось раствориться в дурманящем воздухе узбекской ранней весны, напоенном запахами неизвестных мне трав, растущих на склонах гор, по которым я бегал кроссы. Я помню, что мы выбегали группой, но чем дальше мы убегали, тем чаще я оставался один. Я погружался в состояние, похожее на транс, когда я входил в ритм со своим дыханием, полностью растворяясь в той мышечной мощи и радости, охватывающей меня все сильнее и сильнее. Сопротивление ветра только раззадоривало. Я постепенно убегал от своих напарников и в одиночку штурмовал одну вершину за другой. Мне нравился невероятный простор, открывающийся с вершин гор, нравились первые цветы - маки и тюльпаны. Я им радовался, как друзьям. Увидев цветы вдалеке, устремлялся к ним, готовый буквально расцеловать. В Узбекистане ранней весной - бескрайние поля красных маков на склонах небольших гор. Удивительная яркость красок! 

Но больше всего я любил воздух! Свежий весенний воздух! Особенно, когда бежишь по вершинам холмов и резко спускаешься в распадок, где воздух не потерял утренней свежести и прохлады и где насыщенность запаха трав просто опьяняет и дурманит. Хочется упасть в траву и уснуть или просто лежать и смотреть на небо, на непрерывно бегущие облака и понимать, что мир прекрасен и жизнь еще долгая-долгая, просто бесконечная!

Бегать я начал почти случайно. Это был конец 1969 года. Я это хорошо помню потому, что все годы занятий я вел подробный дневник, где отмечал тренировочные и соревновательные нагрузки. До легкой атлетики я занимался в школе в кружках волейбола, спортивной гимнастики, но это были именно «кружки», а не спортивные секции. В седьмом классе я стал заниматься греблей на байдарке. Это уже было серьезно, так как в Бекабаде был республиканский центр по академической гребле и гребле на каноэ и байдарке. У нас в школе было много ребят, достигших значительных результатов в этих видах спорта. Призеры и чемпионы СССР и международных соревнований, мастера спорта уже в школьные годы. У меня в классе, например, Энвер Топчи, был мастером спорта по академической гребле. Я увлекся греблей на байдарке. Способностей у меня к этому виду спорта не было. Я был мал ростом и недостаточно силен и массивен. Но мне нравилась вода и скорость передвижения по водной глади огромного Фархадского водохранилища на маленьком, как торпеда стремительном суденышке. Однажды я чуть не утонул во время сильного ветра и больших волн. Меня несло в район плотины и гидроэлектростанции. Все могло закончиться печально, но спас тренер, примчавшийся ко на моторной лодке. 

А плотина была большой и ужасной. До сих пор помню огромные потоки воды, падающие с невероятной высоты и несущиеся сквозь створы ворот ГЭС, сметая все на своем пути. Интересно было разглядывать цветные радужные брызги и рыбу, выбрасывающую свои кинжальные тела в небеса. После водяного вихря в турбинах ГЭС, рыба становилась безумной и красиво металась в карусели многотонной воды на радость многочисленным рыбакам и зевакам.
В секции гребли была серьезная подготовка, которая обычно начиналась с кросса километров на 6-10. Бежали все вместе: младшие новички и старшие опытные и маститые ребята. У меня кроссы получались. Я легко «заводился» и бежал в первых рядах с самыми быстрыми и выносливыми, зачастую выигрывая забеги. Тренер понаблюдал за мной некоторое время, затем сказал: «Саша, у тебя хорошо получается бег. Может быть тебе лучше заняться легкой атлетикой?»
Я не исключаю, что такое предложение он сделал после того злополучного случая на водохранилище. Но я послушался его и пошел к Анвару Марасуловичу Назарову, известному на весь Узбекистан тренеру по легкой атлетике. Мой старший брат Борис уже занимался у него и бегал 800 метров по второму разряду. Анвар Марасулович сам был спринтером и бегал сто метров в шестидесятые годы 10.6! Но он тренировал всех: и спринтеров, и средневиков, и стайеров, и метателей, и прыгунов. Причем везде у него были успехи, он клепал призеров и чемпионов республики. Были даже призеры всесоюзных школьных спартакиад. Татьяна Холопова, например, была чемпионкой на 400 и 800 метров. Я с увлечением занялся бегом. Разновозрастная, многонациональная группа стала для меня всем. Я не был так расположен к школе, как был искренне привязан к ребятам из спортивной секции. Мой сегодняшний интернационализм и терпимость к людям разных наций и верований - оттуда, из детства. У меня был тренер узбек и мусульманин, а друзьями по школе, секции и по двору - корейцы, крымские татары, украинцы, немцы, евреи, узбеки и таджики. И когда я сейчас, бегая с одним из моих собратьев по бегу, слышу высказывания зачастую близкие к националистическим, меня берет оторопь, охватывает раздражение и злость от, такой, мой взгляд, необоснованной гордыни и высокомерия. Я становлюсь груб и не стесняюсь в выражениях и комментариях по этому вопросу. Для меня это не просто мнение или позиция, это болезненное до зубовного скрежета внутреннее переживание. Слушать всякий вздор и политкорректно кивать, боясь обидеть - это предать своих детских друзей, свою память о них и, в конечном счете, о себе. Это все равно, что Маугли сказать, что он не волк, и что он с волчьей стаей не «одной крови». Это разрушить мир, который в тебе живет со времени твоего появления на свет, а значит вечно. В нем я и мои друзья всегда молоды и беспечны. Этот мир идеален и совершенен, он умрет вместе со мной, исчезнет, как картинка фильма – однажды погаснет и почернеет экран. 

Я жил и бредил бегом, тренировками, соревнованиями. Однажды в Ташкенте на республиканских соревнованиях общества «Мехнат» (Труд) я познакомился Владимиром Дубовым. Встретились мы в Ташкенте, а жили, оказывается, по соседству. Я в Бекабаде, а он в двадцати километрах - в городке Ширин в районе Фархадской ГЭС на Кировском канале. Владимир был в то время сильнейшим стипльчезистом Узбекистана. Бежал 3000 метров с препятствиями за 8 минут 49 секунд. Потом он бежал быстрее, но я не помню результаты. Я по согласованию с тренером обратился к Володе за помощью в подготовке и напросился приезжать раз в неделю к нему домой на тренировки. Он нехотя согласился, было понятно, что я ему в тягость, и он строго предупредил, чтобы во время бега я молчал и не отвлекал его. Я был согласен на все и поначалу старался быть незаметным и молчаливым. Но когда совместно бежишь двадцать-тридцать километров по жаре, когда плавится асфальт, трудно не общаться, и мы постепенно и незаметно стали все больше и больше разговаривать друг с другом. Он звал меня на японский манер - Санёка. Не знаю почему. О японцах в то время, я знал только то, что его дом в Ширине построили плененные в Великую Отечественную войну японцы. Они же строили Фархадскую ГЭС и Кировский канал, не одни, разумеется, вместе с узбеками и таджиками из ближайших кишлаков. 
Володя, наверное, думал, что поездит парень несколько раз и откажется, ведь путь был не близкий, километров двадцать, и занимал достаточно много времени, а зимой в непогоду вообще тоска, когда дует знаменитый «бекабадский ветер» со скоростью 35-40 метров в секунду. Бекабад находится на выходе Ленинабадского горного прохода в горловине Ферганской долины, и ветер вырывается из долины, с неимоверной силой сбивая с ног и забивая дыхание и глаза пылью и песком. Продолжительность непрерывной ветреной погоды до трех дней и бегать в такую погоду и против такого ветра крайне затруднительно, а тренировки не прекращались никогда. 

Тренировки я не пропускал, и мое терпение получило вознаграждение. Я стал лучше бежать и вошел в сборную Узбекистана по кроссу. Но, главное, я обрел старшего мудрого друга. Владимир был старше меня на девять лет, а мне казалось, что между нами целая пропасть лет. Сам он был из Новочеркасска, приехал по распределению и работал на ГЭС инженером. Был женат, и у него была маленькая дочка Наташенька. Помню, из одной пробежки я принес ей крохотного черепашенка, который километров десять царапал своими маленькими, но крепкими лапками мою сжатую в кулак руку. Наташа выпустила черепашку в сад, и она благополучно куда-то уползла. «Вырыла норку и убежала», - говорила она мне при встрече. 

Владимир заочно учился еще в одном институте в Ташкенте, был коммунистом и очень энергичным, волевым, решительным и резким в словах человеком. Я поначалу его побаивался. Мы прибегали изможденные тренировкой, и я просто валился на пол прохладной тенистой веранды, обрамленной лозами-лианами многочисленных виноградников. Затем брел мыться под душ, и наступало самое интересное. Пили компот из свежих фруктов, ели разнообразные восточные фрукты и овощи. Фрукты просто лежали в большом тазу, и можно было выбирать, что угодно. Для меня, выросшего в многодетной семье и не избалованного, это было просто роскошью и изобилием. Помню чудесный плов из крольчатины, приготовленный его женой. Жена у Володи была несколько далека от спорта и, казалось, не очень разделяла Володиного увлечения бегом, явно тяготилась Узбекистаном с его жаркой и ветреной погодой. Меня, я думаю, она терпела как неизбежность, хотя никогда не выявляла недоброжелательности. Мне казалось, ей хотелось на родину, в Россию, к родителям, родственникам и друзьям. Сейчас, когда я прожил в России большую часть жизни, я ее хорошо понимаю. Для меня они были из другого мира, случайно занесенными в наши знойные ветреные предгорные степи. Себя я, почему-то, считал своим в Узбекистане, хотя тоже, по сути, был эмигрантом. Отец в поисках лучшей доли часто менял места жительства и однажды завез нашу многочисленную семью в Бекабад. 
После обеда Володя пел песни Окуджавы и Высоцкого. Через него, собственно, я и узнал лучше об этих авторах, певцах и артистах. Володя пел подражательно, с хрипотцой, присущей Владимиру Высоцкому. Любил шуточные и спортивные песни, которых у Высоцкого целый цикл. Мне запомнилась знаменитая песня «Марафон»:

Я бегу, топчу, скользя
По гаревой дорожке, -
Мне есть нельзя, мне пить нельзя,
Мне спать нельзя - ни крошки.

А может, я гулять хочу
У Гурьева Тимошки, -
Так нет: бегу, бегу, топчу
По гаревой дорожке…

Эти песни, беседы со знающим и умудренным жизненным опытом человеком производили на меня огромное впечатление. Поражала невероятная Володина целеустремленность, стремление к знаниям, высокая организованность, позволяющая очень много успевать в течение дня. Он дополнял мне отца или старшего брата и, во многом, определил мое становление и взросление. Не знаю, чем я, в свою очередь, его привлекал, но мы подружились, и через некоторое время Володя уже ждал, когда я приеду и никогда не начинал тренировку, пока я не доберусь до его дома, пусть и с некоторым опозданием. Видимо, ему не хватало спортивного общения, нужен был сподвижник и благодарный слушатель. 
Тренировались мы жестко. Если кроссы, то бегали далеко по предгорной степи, среди оврагов, пересохших ручьев и небольших гор, среди верблюжьей колючки и карагача, где много змей, черепах и другой среднеазиатской живности, вроде скорпионов и тарантулов с варанами. Правда, варанов я ни разу не видел, а вот дикобразов приходилось. «Работы» бывали следующие: десять раз по тысяче метров через двести метров отдыха трусцой; двадцать раз по шестьсот метров с барьерами через каждые тридцать метров, с небольшим отдыхом. Барьеры Владимир делал из прутков арматуры, которые, если задел барьер, легко падали, не причиняя бегущему спортсмену вреда. Представляете - 400 прыжков за тренировку! Барьеры мы брали с обеих ног. Это была самая трудная для меня работа, но давшая блестящие результаты. 
Мы с Владимиром вместе ездили на соревнования. Помню поездку в Самарканд на «Кубок газеты Известия». Я впервые пробежал 3000 м. с препятствиями с результатом 10.03 сек. Для шестнадцати лет это было неплохо. Часто ездили в Ташкент, Чирчик. Он болел за меня неистово. Кричал, бежал рядом и, чтобы задеть самолюбие, даже матерился или орал: «Саня! Терпи, подлец! Не сачкуй! Давай, мать твою перемать!» 
Я не обижался. Я старался терпеть. Он в этом был для меня авторитет. Он терпел до потери сознания и, не хуже Шараповой, часто стонал и даже кричал от боли и усталости во время бега, особенно на финише. Он был для меня образец мужества и терпения в беге.
Я был благодарен ему за поддержку, за время, потраченное на меня. За терпение и доброту. Два года он занимался моим воспитанием, а затем в коротких письмах и редких встречах продолжал дружески поддерживать и наставлять. После моего отъезда в Сибирь нас разделяло 3000 км, но я всегда чувствовал его незримое присутствие и измерял свои поступки его оценочным взглядом. Сквозь годы и километры он продолжал кричать мне: «Саня! Терпи, подлец!» 

Уже через год занятий с Владимиром Дубовым я стал чемпионом Ташкентской области среди школьников и призером нескольких республиканских кроссов, а на первенстве Узбекистана в Фергане стал вторым. Уступил одному из лучших в СССР молодых кроссменов Анатолию Димову, который в 1980 году станет участником сборной СССР на Олимпиаде в Москве. Его результат на 3000 м. с препятствиями был 8 мин 22 секунды!
В составе сборной Узбекистана я поехал в 1973 году Вильнюс на «Всесоюзный кросс Правды». Выступил неплохо, пробежал 3000 м. за 8.57 сек., хотя не хватило опыта – задержался на старте и оказался в конце забега. Потом долго выбирался вперед и буквально перед финишем смог обойти группу соперников. Гнал меня к финишу тренер Димова Фазлякбаров. Может быть, поэтому я со страха так набежал: обогнал в створе четверых, сумел буквально проскользнуть между плеч в узком коридоре и стал третьим в забеге. После финиша Фазлякбаров подошел ко мне и пригласил тренироваться к себе, спросил, не хочу ли я поступать в институт в Ташкенте, готов был помочь с поступлением в любой ВУЗ. Я сказал, что планирую уехать в Сибирь. До сих пор в сомнениях, правильно ли я сделал…

В августе 1978 года я приехал в Бекабад с женой, и мы поехали навестить Владимира Дубового в город Ширин. Тепло пообщались с Володей и его семьей. Он мне подарил свою фотографию с надписью: «Sanjoke, в память о совместных тренировках и философствованиях. Владимир Дубовой 19.08.1978 г.» 

Это была последняя наша встреча.
Прошло много лет. За это время рухнул Советский Союз, наступили памятные 90-е годы. Быт и сложности выживания заполнили нашу жизнь. Немногие русские остались жить в Узбекистане. Потерялась связь с моим старшим другом Владимиром Дубовым.

Мне снился сон, ставший практически явью и заместивший реальные события. Я снова приезжаю с женой в г. Ширин и долго ищу домик, построенный пленными аккуратистами японцами. В доме никого нет. Я долго стучусь в дверь, в окна, а затем хожу по всем окружным домам и пытаюсь найти Владимира. Неуютно, сумерки и невероятная тишина. Пустынная улица, соседей нет, и никто не может подсказать мне, где его найти. Я в тревоге обхожу всю вымершую улицу, не узнаю ничего и в недоумении покидаю город.

В годы появления Интернета я пытался найти следы Владимира Дубового в там, но не мог. Но я не терял надежды и писал в различные поисковые сайты и группы. Однажды, 2 сентября 2014 года, на сайт «Одноклассники» мне пришло письмо от Наталии Дубовой.

- Добрый день Александр. Прочла в группе «Бекабад и бекабадцы», что Вы ищете моего отца. А я вас помню по детству. Вы бывали у нас в гостях, когда мы жили на ГЭСе.
- Здравствуйте Наташа. Да, я ищу Вашего отца. Я был к нему очень привязан и сохранил добрую память. Хотелось бы узнать о нем и по возможности начать общаться. 
- К сожалению, его нет в живых. Зайдите ко мне на страницу, в мои фото, там есть альбом в память о нем…

Сказать, что я был огорчен и расстроен – ничего не сказать. Я был ошарашен. На несколько дней я погрузился в депрессию. Я несколько лет вел внутренние диалоги с Владимиром, представлял, как мы встретимся – а его уже не было!
Он ведь по возрасту он был еще достаточно молод, сейчас ему было бы 67 лет. А его нет в живых уже 5 лет! 
С женой он не жил, развелись еще в 1979 году. Жил в Добрянке Пермского края, работал на Пермской ГРЭС и по контракту в Узбекистане. Там во время очередной командировки и умер от острого лейкоза. 

- Где он похоронен, в Узбекистане?
- Нет, в цинковом гробу привезли в Добрянку.
- Я всегда буду помнить Вашего отца. Передавай привет маме.
- Спасибо огромное...

- Прочла Ваше письмо о нем и как будто побывала в детстве спасибо. Помню меня отец взял на соревнования с собой. Выиграл, как всегда, ему подарили кубок. Я его с такой гордостью несла и разбила. Собрали все кусочки, и отец его склеил из мелких кусочков. Я тоже занималась легкой атлетикой, бегала на длинные дистанции, побеждала и везде мне чужие люди говорили: «Мы твоего папку помним».
- Да, он был очень интересным человеком, и я только сейчас понимаю, насколько он был молод в период нашего знакомства и общения. Ведь ему не было и 30 лет! В те годы он был сильнейшим в республике в стипльчезе и в кроссах. Потом появился Анатолий Димов. Он повторил рекорд мира Дудина - 8 мин. 22 сек. и участвовал в Олимпийских играх в Москве в 1980 году… Я и сейчас бегаю марафоны, недавно (26 го июля) пробежал 100 км в пробеге, который сам придумал - в горах, в районе высшей горы Сибири Белуха, по бездорожью и по перевалам высотой до 3100 м. Решил испытать себя в свои почти 59 лет. А идет все с детства, как было заложено и воспитано. Я думал, может быть, и твой отец занимается ветеранским бегом, даже изучал протоколы пробегов на специальных сайтах. Но, нигде его не находил.
- Привет от мамы вам. Помнит вас прекрасно. Отец бегал постоянно, потом заболел астмой и вылечил ее сам по методу Бутейко. Спорт для него было Всё! Я очень горжусь им. А вы молодец. 
- Передай спасибо маме за те угощения, что я поглощал в те далекие годы и за ту терпимость, что она проявляла к назойливому пацану. Я искренне ей благодарен и признателен. 
- Она сама была-то салага, младше отца. Однажды отец бегал по каналу вечером, была слякоть, ехал грузовик и не заметил бегущего человека и сбил его, и зацепил за одежду и затащил под машину. Протащил так он его не один километр... Представляете, как она перепугалась? Слава богу, все обошлось, и этот водитель потом ухаживал за ним в больнице…
- Ничего себе! Такое и представить трудно! Как он вообще живым остался?..

Среди фотографий Владимира Дубового на страничке Наташи обнаружил вырезку из газеты под названием «Действительный член Нью-Йоркской академии наук» написанной Т. Мамонтовой, видимо, в городской газете г. Добрянка Пермской области с информацией о Владимире Дубовом 

которую я ранее не знал. 
Приведу выдержки:
«Многие у нас в Добрянке удивятся, узнав, что у нас в Добрянке живет и здравствует действительный член Нью-Йоркской академии наук. К такому повороту событий в жизни не был готов и Владимир Григорьевич Дубовой – ведущий инженер электроцеха Пермской ГРЭС, кандидат технических наук… Защитил диссертацию в 1994 году без отрыва от производства… Работа получила высокую оценку ученых. Ему было рекомендовано продолжить исследования и готовиться к защите докторской диссертации. Вскоре он получил приглашение из Нью-Йорка.
…Владимир Григорьевич Дубовой родом из Еланских казаков. Родители Григорий Андреевич и Мария Ефимовна участники войны. Мария Ефимовна дошла до Берлина и даже расписалась на рейхстаге, а Григорий Андреевич после войны стал инвалидом. Владимир Григорьевич 27 августа 1946 года Волгоградской области, вырос на Кубани. В Новочеркасске закончил институт и получил диплом инженера-электрика. Первой станцией была Фархадская ГЭС в Узбекистане. Там он прошел путь от дежурного мастера до начальника производственно-технического отдела. На Сырдарьинской ГРЭС (Узбекистан) участвовал в монтаже четырех энергоблоков до 300 мегаватт каждый. В то же время без отрыва от производства закончил Ташкентский институт народного хозяйства и стал дипломированным экономистом… Но Дубовой В.Г. - не теоретик, ему не интересна чистая наука. Он всегда учился и работал на конкретный результат. На основании выполненных Дубовым исследований разработаны технический и рабочий проекты АСУ электрической части энергоблоков 800 МВт, введена в работу компьютерная сеть оперативно-диспетчерского управления электрической части Пермской ГРЭС. А также разработаны и осуществляются другие значимые проекты…
Приглашение для вступления в Нью-Йорскую академию наук с адресом – В.Г. Дубовому, Пермская ГРЭС, Россия – это как раз результат того, что специалист Пермской ГРЭС «засветился» своими публикациями, а также исследованиями и наработками аж за океаном…
В сентябре прошлого года состоялась конференция, и сейчас Владимир Григорьевич Дубовой действительно «Действительный член Нью-Йоркской академии наук»...» 

Taraumara